Отражение педагогического опыта кадетских корпусов и военных гимназий в мемуарной и художественной литературе
Источники личного происхождения, к которым относятся дневники, письма, очерки, мемуары (воспоминания), художественные произведения (повести, рассказы, стихи, и по форме, и по содержанию представляют интерес для большой читательской аудитории, и в частности, для подрастающих юношей. В очерке суворовца « старого закала» И. Лощилова «Орлята» приводятся отрывки из воспоминаний кадет XIX века - короткие истории из кадетской жизни, которые «рассказали сами кадеты, непрофессиональные литераторы, хотя многие отлично владеют пером. Память более прочно удерживает радости, чем унылость добропорядочного поведения, вот почему в историях так много озорства, - замечает автор, - но зато эти русские мальчишки, закаленные временем, происхождением, миропониманием, становятся ближе и понятнее нам, стоящим на пороге XXI века. Они не всегда умелые танцоры и шаркуны, шалят зачастую не столь уж безобидно для окружающих, зато всегда проявляют спайку, взаимовыручку и крайне терпимы к нарушителям кадетской морали».
Для педагогического исследования опыта жизнедеятельности кадетских корпусов, данные источники имеют особую значимость. Это обусловлено специфическим характером отражения в них явлений, имевших место в реальной действительности (особый способ познания) - через личностное восприятие автора.
В подавляющем большинстве эти произведения созданы непосредственными участниками событий (бывшими кадетами, офицерами-воспитателями) или представляют собой литературную обработку их устных рассказов (как, например, повесть Лескова «Кадетский монастырь»). По объективности, фактической точности они уступают источникам других групп. «Однако неполнота фактов и почти неизбежная односторонность информации искупаются в них живым и непосредственным выражением личности их автора, что является по своему ценным «документом» времени». Благодаря этому данные источники позволяют не только ярко представить себе внутренний уклад жизни кадетских корпусов, но и «увидеть» отсроченный результат той системы педагогических мер, которая складывалась в военно-учебных заведениях данного типа, выявить психологические особенности взаимоотношений между участниками педагогического процесса.
Источники личного происхождения, посвященные кадетским корпусам, можно подразделить на несколько видов:
1. Мемуарная литература, включающая:
- мемуары-воспоминания, написанные бывшими офицерами - воспитателями, преподавателями (А.Н. Макаров, Б.Г. Медем, А.Н. Острогорский, В.А. Бернацкий, Ф.В. Греков, Б.В. Изюмский, А.Д. Бутовский и другие);
- мемуары-воспоминания, написанные бывшими воспитанниками, кадетами различных корпусов в разные периоды их существования (Л.Л. Драке «Кадетский быт 50-х годов», Э.Н. Суражевский «Суворовский кадетский корпус», Н. Клобуков «Соленый огурец», А. Грейц «Великий князь и его кадеты», А. Марков «Кадеты и юнкера», а также мемуары Глинки, Жиркевича, Плеханова, Кропоткина, Крылова, Станюковича и других).
2. Художественная литература, отражающая быт и нравы кадетских корпусов, взаимоотношения кадет и воспитателей, здоровье и питание кадет, их развлечения, досуг, обстановку в классах и лагерях и т.п. (Н.С. Лесков «Кадетский монастырь», А. Куприн «На переломе», Б.Д. Приходкин Трилогия «Кадет Изводников», С.А. Колбасьев «Арсен Люпен», стихи М.Надеждина, К.Н. Сумбатова, Н.Н. Воробьева).
3. Историко-педагогические очерки (М.В. Аксенов «Смоленский кадетский корпус», Б.Г. Медем «Былое и последовавшее в Петровской Полтавской военной гимназии и в Петровском Полтавском кадетском корпусе», Э.Н. Суражевский «Суворовский кадетский корпус», Д.М. Левшин «Пажеский его величества корпус за сто лет», А.С. Короткое «Морской кадетский корпус», Н.П. Жерве, В.Н. Строев «Исторический очерк 2-го кадетского корпуса» и другие).
Целевое назначение мемуаров, отмечает А.Г. Тартаковский, состоит в стремлении «запечатлеть для современников и потомства опыт своего участия в историческом бытии, осмыслить себя и свое место в нем». «Сравнительно с другими источниками личного происхождения, - утверждает ученый, - именно в мемуарах с наибольшей последовательностью и полнотой реализуется историческое самосознание личности - в этом и состоит специфическая социальная функция мемуаров как вида источников».
При изучении мемуаров как вида историко-педагогического источника необходимо учитывать, что понимание автором ценности своего индивидуального опыта - это осознание не только своей связи с эпохой, современниками, выделение себя в коэкзистенциальном целом, но и своего места в историческом процессе (в эволюционном целом). Исследователи считают, что мемуары как «повествование о прошлом, основанное на личном опыте и собственной памяти автора», можно разделять на мемуары-автобиографии и мемуары о событиях. Эти группы мемуарных произведений различаются как по объекту, так и по цели написания.
Мемуары-автобиографии создаются с целью включения мемуариста в череду поколений, в «эволюционное целое», они преследуют, прежде всего, внутрифамильные цели, предназначаются непосредственным потомкам. Для них характерен произвольный отбор информации в соответствии с индивидуальными представлениями автора. Это, например, «Автобиографические записки В.И. Даля», «Записки Сергея Николаевича Глинки», «Записки Ивана Степановича Жирковского».
Мемуары, объектом описания в которых является не столько сам автор, сколько современные ему события, преимущественно направлены на воссоздание коэкзистенциального мемуаристу целого (воспоминания бывшего кадета, а затем офицера-воспитателя А.Д. Бутовского «Годы моего учения в Петровско-Павловском кадетском корпусе», А.Н. Крылова «Кадеты сороковых годов»).
Исследователи отмечают, что общая тенденция в «эволюции» мемуаристики состоит в усилении коэкзистенциальных связей мемуариста, в сравнение с эволюционными, т.е. все более делается расчет на современников, а не на потомков (например, воспоминания А. Маркова «Кадеты и юнкера в белом движении»). Это проявляется в большей публицистичности современной мемуарной литературы.
В середине 1970-х годов в предисловии к указателю «История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях современников» П.А. Зайончковский утверждал: «...ценность мемуаров заключается в изложении фактической стороны описываемых событий, а не в оценке их, которая, естественно, почти всегда субъективна». Однако для исследователя-педагога эта субъективная оценка субъективно отобранных фактов также представляет значительную ценность, так как несет информацию об особенностях внутреннего восприятия непосредственных участников событий - авторов произведений.
«Кадетский корпус, пять дней в неделю отрезанный от внешнего мира, и был тем местом, на котором кадеты проводили свое детство и юношество, где они учились и воспитывались, шалили, наказывались, имели свои радости и печали, где маленький отрезок жизни каждого был поставлен в рамки суровой дисциплины, где почти каждый шаг жизни был под контролем воспитателя, где хорошие выявления детских натур поощрялись и дурные жестоко искоренялись, - пишет один из бывших зарубежных кадет. Семилетнее пребывание в корпусе было тем подготовительным периодом, в котором каждый оснащался моральным багажом, с которым и вступал на неизведанный и скользкий путь жизни».
Проанализировав произведения мемуарной и художественной литературы с позиции их педагогической ценности, мы определили круг наиболее общих вопросов, ответ на которые можно получить из данных источников.
1. Почему опыт воспитательной деятельности дореволюционных кадетских корпусов вызывает устойчивый позитивный интерес общественных и государственных структур, в той или иной степени в Суворовских училищах?
Представляется несомненным, что это связано с той системой морально-нравственных ценностей, которая, сформировавшись у воспитанников в годы их пребывания в корпусах, сохранялась ими на всю жизнь. Эти моральные ценности непреходящи.
Обстановка закрытого военного заведения формировала особый дух в его стенах, традиции, которыми воспитанниками дорожили, гордились всю жизнь. Это был «дух товарищества, дух взаимопомощи и сострадания, который придает всякой среде теплоту и жизненность, с утратой коих люди перерастают быть людьми и становятся холодными эгоистами, не способными ни к какому делу», - пишет Н.Лесков в повести «Кадетский монастырь», которая представляет собой литературную обработку воспоминаний воспитанника 1-го Кадетского корпуса - Григория Даниловича Похитонова. «Дух дружества и товарищества был удивительный, и самый маленький новичок проникался им быстро и подчинялся ему с каким-то священным восторгом. Нас нельзя было подкупить и заласкать никакими лакомствами: мы так были преданы начальству, но не за ласки и подарки, а за его справедливость и честность...».
Истоки традиции нерушимого кадетского товарищества, - замечает И. Лощилов, - долго искать не требуется: русский офицерский корпус всегда был славен своим крепким товариществом. Проявлением его было неуклонное выполнение общих вердиктов и согласованные действия в критических ситуациях, что выражалось известной формулой: «Все, как один». Многолетнее общежитие воспитанников вырабатывало свои правила и нравственные ценности. Следование традиции нерушимого кадетского товарищества предполагало бережное отношение друг к другу, скрупулезное соблюдение правил общежития, что нашло отражение в кадетских заповедях:
- Не подводить товарища под ответ за свои поступки.
- Если запачкался сам, не пачкай чистых.
- Стеснять себя, чтобы не стеснять товарищей.
- Уважать чужое горе, печаль, радость, веселье, отдых, труд, сон и покой.
Подобные моральные установки не оставляли места для бесчестных по отношению к товарищам поступков. Совершенно неприемлемы были доносительство и воровство.
«Представляя нас с братом Перскому (директору 1-го кадетского корпуса)... отец просил у него «внимания и покровительства», - вспоминает Г.Д. Похитонов. Перский выслушал отца терпеливо,... а прямо обратился к нам и сказал:
- Ведите себя хорошо и исполняйте то, что приказывает вам начальство. Главное - вы знайте только самих себя и никогда не пересказывайте начальству о каких-либо шалостях своих товарищей. В этом случае вас никто уже не спасет от беды».
На кадетском языке того времени для занимавшихся таким недостойным делом, как пересказ чего-нибудь и вообще искательство перед начальством, было особенное выражение «подъегозчик», и этого преступления кадеты никогда не прощали. С виновным в этом обращались презрительно, грубо и даже жестоко, и начальство этого не уничтожало. Такой самосуд, может быть, был и хорош, и худ, но он несомненно воспитывал в детях понятия чести, которыми кадеты бывших времен недаром славились и не изменяли им на всех ступенях служения до гроба.
«Вообще сильному у слабого отнять можно было очень многое - почти все, - вспоминает в повести «На переломе» А.Н. Куприн, детские и юношеские годы которого прошли во 2-й Московской военной гимназии, - но зато весь возраст зорко и ревниво следил за каждой «пропажей». Воровство было единственным преступлением, которое доводилось до сведения начальства (не говоря уже о самосуде, производимом над виновными)».
Одной из главных в моральном кодексе кадета была заповедь «Охранять младших кадет, как братьев». Особенно ярко она проявилась в зарубежных корпусах (например, в 1-м Русском Великого князя Константина Константиновича кадетском корпусе, созданном в Югославии для продолжения обучения кадет трех корпусов, эвакуированных из России в 1920 г.; в созданном во Франции в 30-е годы XX века для обучения и воспитания детей эмигрантов из России). В дореволюционной России воинское воспитание кадет было облегчено тем, что благодаря своей военной форме, они были под постоянным наблюдением: в корпусе офицеры-воспитатели и весь персонал, вне корпуса юнкера и офицеры, с которыми им приходилось встречаться, следили за их поведением и внешним видом. Им поневоле приходилось подтягиваться, они быстро приобретали выправку. В эмиграции дело обстояло по-другому. Персонал корпуса, особенно семейные офицеры и, преподаватели, были очень стеснены материально, что часто вызывало небрежность их внешнего вида, а постоянная перегруженность - усталость и апатию. По этой же причине кадеты младших рот, особенно оставшиеся без семьи, не могли получить с их стороны должного внимания. В отпуске кадеты были предоставлены самим себе, их поведение зависело от собственного благоразумия и сознательности - качеств, которые у младших кадетов надо было еще развить.
Эту обязанность взяли на себя старшие кадеты, воспитанные в старых кадетских традициях. Руководство корпусов поддержало инициативу и стало назначать авторитетных кадет выпускного класса помощниками офицеров-воспитателей во все отделения младших рот, до четвертого класса включительно. Они получили название «дядек». Дядьки проводили все свое свободное время в помещениях опекаемых ими отделений, покидая своих питомцев только для подготовки и посещения уроков. Они научали младших кадетов военному быту: вовремя подняться с постели, обслужить себя, встать в строй без опоздания, соблюдать чистоту и опрятность, уметь обращаться с предметами обмундирования, элегантно носить военную форму.
Не менее важная задача дядек состояла в том, чтобы привить малышам особый кадетский дух, познакомить и заставить блюсти кадетские традиции. Постепенно между ними и подопечными устанавливались почти родственные отношения. Дядьки с любовью и заботой, а иногда и с отеческой строгостью, создавали из малышей хороших кадет, получая в ответ искреннюю привязанность, продолжавшуюся долгие годы после окончания корпуса. Так сомкнулись в неразрывный круг две кадетские традиции: подчинение младших старшим кадетам и забота последних о своих младших товарищах. Извечный круг, в котором замыкаются со временем все, кто носит офицерские погоны.
Необходимо подчеркнуть, что следование традициям было вполне осознанным и сопровождалось готовностью нести ответственность за свои поступки. Иные общинные действия грозили участникам серьезными последствиями, но и тогда о нарушении товарищеского долга не могло быть речи.
В рассказе «Скандал в лазарете» автор - А. Марков, воспитанник Воронежского кадетского корпуса (нач. XX века) описывает такой случай:
«...На второй день моего пребывания в лазарете малыши мне доложили, что накануне за завтраком дежурный фельдшер, в отсутствие заведующего госпиталем полковника Даниэля, грубо обругал одного из маленьких кадет....В 10 часов вечера, когда все лежали в кроватях, а Даниэль ушел к себе на квартиру, по моему сигналу во всех палатах начался кошачий концерт. Прибежавшего на шум фельдшера забросали подушками и плевательницами. Спешно вызванный им полковник арестовал меня, как старшего, и отослал под арест в роту. Это было совершенно резонно и вполне согласовывалось с военными правилами, по которым старший, всегда отвечает за происшедшее.
На другой день, спешно созванный педагогический совет присудил меня к аресту на неделю и к сбавке балла за поведение с 11 до 2-х».
Воспитанник 1-го Петербургского кадетского корпуса сер. XX века, автор отрывочных воспоминаний «Кадетский быт 50-х годов» Л.Л. Драке пишет: «Хотя бывшие кадетские корпуса (до реформы 1863 года) и имели немало недостатков, но все же в былом их режиме было столько хорошего в отношении соблюдения традиций, в отношении преданности долгу, любви к военному делу и доброму товариществу, продолжавшемуся на службе, что я позволю себе закончить свое предисловие искренним пожеланием, чтобы хорошие стороны дореформенного 1-го кадетского корпуса: его старые традиции, преданность долгу, любовь к военному делу и доброе товарищество твердо были усвоены нынешними кадетами названного славного корпуса.
Эти слова, в несколько перефразированном виде, актуальны и в современных условиях.
2. Как достичь оптимальных для успешности педагогического процесса взаимоотношений педагогов и воспитанников? Эта проблема, чрезвычайно важная для любого образовательного учреждения, в закрытых учебных заведениях имеет свои особенности.
В повести «На переломе» А. Куприн обозначил их суть очень четко:
«...Внутренняя, своя собственная жизнь детских натур текла особым руслом, без ведома педагогического совета, совершенно для него чуждая и непонятная, вырабатывая свой жаргон, свои нравы и обычаи, свою оригинальную этику. Это своеобразное русло было тесно и точно ограничено двумя недоступными берегами: с одной стороны - всеобщим безусловным признанием прав физической силы, а с другой - также всеобщим убеждением, что начальство есть исконный враг, что все его действия предпринимаются исключительно с ехидным намерением учинить пакость, стеснить, урезать, причинить боль, холод, голод, что воспитатель с большим аппетитом ест обед, когда рядом с ним сидит воспитанник, оставленный без обеда.
И как это ни покажется странным, но «свой собственный» мальчишеский мирок был настолько прочнее устойчивее педагогических ухищрений, что всегда брал над ними перевес. Это уже из одного того было видно, что если и поступал в число воспитателей свежий, сильный человек с самыми искренними и гуманными намерениями, то спустя два года (если только он сам не уходил раньше) он опускался и махал рукой на прежние бредни. Капля за каплей в него внедрялось убеждение, что эти проклятые сорванцы действительно его вечные, беспощадные враги, что их необходимо выслеживать, ловить, обыскивать, наказывать как можно чаще и кормить как можно реже».
Именно усиление формализма в отношениях, как между воспитанниками, так и между воспитанниками и офицерами являлось основной причиной беспорядков, той волны бунтов, которая в разные годы прокатилась по кадетским корпусам, - к такому выводу приходят исследователи истории их развития. По литературным произведениям (при ретроспективном анализе) нарастание или ослабление противостояния в характере взаимоотношений, общий психологический климат учебного заведения прослеживается очень убедительно.
Так, Г.Д. Похитонов, поступивший в 1-й кадетский корпус в 1822 г., вспоминает, «как буквально на следующий день после восстания (14 декабря 1925 года) в корпус пожаловал новый император, прослышавший, что кадеты помогали раненым мятежникам. Директор корпуса генерал Перский встретил положенным докладом.
«...Государь выслушал его в суровом молчании и изволил громко сказать:
- Здесь дух нехороший!
- Военный, ваше величество, - отвечал полным и спокойным голосом Перский.
- Отсюда Рылеев и Бестужев! - по-прежнему с неудовольствием сказал император.
- Отсюда Румянцев, Прозоровский, Каменский, Кульнев - все главнокомандующие, и отсюда Толь, - с тем же неизменным спокойствием возразил, глядя открыто в лицо государя, Перский.
- Они бунтовщиков кормили! - сказал, показав на нас рукою, государь.
- Они так воспитаны, ваше величество: драться с неприятелем, но после победы призревать раненых, как своих.
Негодование, выражавшееся на лице государя, не изменилось, но он ничего более не сказал и уехал...».
Последовавшие репрессии властей привели к нивелированию прежних гуманных принципов воспитания, связанных с именами И.И.Бецкого, Ф.Е. Ангальта.
При Николае I «в военно-учебных заведениях был составлен каталог книг, из которых комплектовались библиотек, все остальное читать запрещалось. Присланные из дома или принесенные из увольнения книги подлежали предварительному просмотру командиром роты, через него же шла переписка кадет. Появилась специальная инструкция о поведении кадет на каникулах, согласно которой они должны были докладывать начальству о том, с кем и о чем были беседы. Ужесточились меры наказания: кроме розог, число которых исчислялось сотнями, в практику пошло многодневное (две недели и более) сажание в карцер на хлеб и поду, отчисление унтер-офицерами в полк до окончания курса».
Офицеры в корпуса назначались из войск, ни о каких педагогических подходах к детям они не ведали, дело свое вели спустя рукава, поэтому в корпусах стало процветать издевательство старших кадет над младшими, в ходу были кулачные расправы, взаимоотношения воспитанников принимали подчас дикие формы. Один из современников свидетельствует, что «идеалом кадет стал так называемый «старый кадет», или «закал», который по кадетским понятиям всегда должен был смотреть на всех исподлобья, говорить грубым басом, перемешивая свою речь ругательствами и проклятиями, ходить вразвалку, носить широкую куртку и длинные волочащиеся по земле брюки, не умываться и не расчесывать волосы расческой. Все это вместе взятое должно было якобы создавать образ «спартанца», или «казака», с детских лет приученного к тяготам походной жизни, к седлу.... Тех, кто ни разу не был высечен розгами, за кадет не считали...».
Бывший паж П.А.Кропоткин вспоминает:
«...Когда мы сидели в классах, полковник бродил всюду, осматривал наши ящики, которые отпирал собственными ключами. По ночам же он до позднего часа отмечал в книжечках (их у него была целая библиотека) особыми значками разноцветными чернилами и в разных графах поступки и отличия каждого из нас... Под управлением Жирардота (фактический руководитель Пажеского корпуса во времена Николая I) преследования «новичков» и «старичков» производились не товарищами-одноклассниками, а воспитанниками старшего класса - камер-пажами, то есть унтер-офицерами, которых Жирардот поставил в совершенно исключительное, привилегированное положение. Система полковника заключалась в том, что он, предоставил старшим воспитанникам полную свободу, он притворялся, что не знает даже о тех ужасах, которые они проделывают: зато через посредство камер-пажей он поддерживал строгую дисциплину» молчаливого разрешения Жирардота - ослушника, проявившего дух непокорства, жестоко избивали 20 воспитанников старшего класса, вооружившись тяжелыми дубовыми линейками.
В силу этого камер-пажи делали все что хотели... Полковник знал про все это. Он организовал замечательную есть шпионства, и ничто не могло укрыться от него. Но система Жирардота была - закрывать глаза на все проделки старшего класса».
«Заметно ухудшился преподавательский состав - начался отток опытных педагогов, чему способствовала жесткая регламентация учебного процесса, усиленный контроль за их деятельностью. В моде были только любители муштры и плац-парадов, ибо император, приезжая в корпуса, интересовался главным образом строем и выправкой кадет».
В своих воспоминаниях Л.Л. Драке пишет: «Строгий, и отчасти суровый, режим и порядок в корпусе поддерживался благодаря старинным, прочно установившимся, корпусным традициям, сознанию кадетами, даже малого возраста долга и отличному между ними товариществу, а частью - к сожалению, - и целою серией выработанных тогдашними военными педагогами разнообразных наказаний, доведенных в иных случаях прямо до виртуозности...».
О наказаниях вспоминают почти все бывшие кадеты. «Перечислю их на память с уверенностью в безошибочности», - более чем через полвека после выхода из корпуса утверждает Л.Л. Драке. Это свидетельствует о той глубокой психологической травме, которую наносят антигуманные методы воспитания юношеской душе, оставляя след на всю последующую жизнь.
В пример приведем случай из кадетской жизни А. Грейца, который он описал в своем рассказе «Великий князь и его кадеты»:
«Дело происходило в 1904 году в Михайловском Воронежском кадетском корпусе. Три кадета 4 класса, желая подшутить.над воспитателями и преподавателями, отдыхающими во время перемены в воспитательской дежурной комнате, пустили с большой силой тяжелый деревянный шар от кеглей по паркету бокового коридора. Человек восемь педагогов, мирно сидевших в креслах и на диване, куривших и беседовавших, были огорошены неожиданным сильным ударом шара в стенку комнаты. Удар произвел сильный грохот и дребезжание стекол, как взорвавшаяся бомба.
От неожиданности и испуга наше начальство, не понимая в чем дело, бросилось выбегать из дежурной комнаты, опережая друг друга, с перепуганными лицами. Я, случайно стоявший недалеко от «дежурки» и видевший всю эту грубую шалость своих товарищей и выбегавших перепуганных воспитателей и преподавателей, искренне, от души хохотал. Озорники были сразу же пойманы, так как путь к бегству оказался отрезанным, и посажены в карцер, а с ними посадили и меня, как соучастника, хотя я в этом деле никакого участия не принимал, что добросовестно подтвердили и трое виновных.... Вечером того же дня был созван педагогический совет, который постановил перевести меня в Вольскую исправительную школу. Я остался сидеть в карцере, ожидая выполнения формальностей с переводом».
В этих условиях результативность воспитательного процесса зависела от личностных качеств педагога, директора, офицера-воспитателя, преподавателя, врача и т.д. Это подтверждается тем, что, как и о наказаниях, в каждом источнике личного происхождения содержится их оценка бывшими воспитанниками. Вот как пишет об этом кадет Суражевский, отмечая и тот «кредит недоверия», который изначально определял трудность налаживания нормальных взаимоотношений: «Теперь, будучи взрослым, конечно, приходится судить о воспитателях и преподавателях с другой точки зрения... Большинство наших педагогов, безусловно, были люди неплохие и желали нам добра, но это выражалось ими чисто индивидуально, в зависимости от их натуры и их душевных свойств. Главное, что мы, мальчишки, находили всегда в них одни недостатки и никогда не пытались искать добрых качеств их сердца. Все они были мишенью наших насмешек, в особенности в младших классах».
3. Какими личностными качествами должен обладать педагог-
воспитатель, чтобы пользоваться у воспитанников истинным авторитетом?
О директоре М.С. Перском, при котором произошло возрождение гуманистической системы 1-го кадетского корпуса, вспоминает Г.Д. Похитонов: «Это бывший воспитанник корпуса времен Ангальта. Человек он был образованный, умный, враг жестоких мер; кадет любил и, в свою очередь, был ими любим». Перский исключительно занимался по научной части и отстранил от себя фронтовую часть и наказания за дисциплину, которых терпеть не мог и не переносил. От него мы видели только одно наказание: кадета ленивого или нерадивого он, бывало, слегка коснется в лоб кончиком безымянного пальца, как бы оттолкнет от себя, и скажет своим чистым, отчетливым голосом:
- Дурной кадет!..
И это служило горьким и памятным уроком, от которого заслуживший такое порицание часто не пил и не ел и всячески старался исправиться и тем самым «утешить Михаила Степановича...».
«...Директор корпуса генерал-майор Михаил Илларионович Бородин был добрый и справедливый человек, весьма уважаемый кадетами. До назначения директором корпуса он состоял воспитателем детей великого князя Константина Константиновича - Иоанна и Константина, что, несомненно, доказывало его исключительные педагогические способности. В седьмом классе генерал Бородин преподавал русскую литературу. Преподавал прекрасно, отличаясь по тогдашнему времени большой широтой взглядов и даже либерализмом».
«... Директором корпуса был тогда Генерал-майор Орест Семенович Лихонин - человек суровый, неприветливый, сухой и резкий в обращении с кадетами.... Дополняю характеристику этого «горе-педагога» правдивым отзывом одного из бывших кадет того времени «... уста его не озарялись улыбкой; он был неприветлив к кадетам, бессердечен, мстителен, злопамятен; он не умел отличать кадетской шалости от серьезного порока: испортить судьбу выпускного кадета ему было нипочем».
Очевидец кадетской жизни 1-го корпуса с 1802 по 1813 годы под инициалами И.М.Л., хорошо сохранил в своей памяти, что «директор Клингер вовсе не знал своих воспитанников, никогда не говорил с ними и посещал классы и роты не иначе, как в чрезвычайных случаях».
Тепло отзывается Г. Похитонов об экономе «в чине бригадира» - Андрее Петровиче Боброве: «...по достоинствам души, сердца и характера этот Андрей Петрович был такой же высоко замечательный человек, как сам Перский, и ни в чем не уступал ему, разве только в одной умственной находчивости на ответы. Зато сердцем Бобров был еще теплее».
«Постоянный инок нашего монастыря - наш корпусный доктор Зеленский....Никто никогда не могли себя предостеречь от внезапного его появления у больных: он был тут как днем, так и ночью. Числа визитаций у него не полагалось, а он всегда был при больных. В день несколько раз обойдет, а кроме того еще навернетти, аккуратности, повиновения властям и заботливости о подчиненных. С другой стороны, ся иногда невзначай и ночью. Если же случался труднобольной кадет, так Зеленский его и вовсе не оставлял - тут и отдыхал возле больного на соседней койке...».
Наиболее «слабым», и в то же время существенно значимым звеном в системе педагогических кадров была фигура офицера (воспитателя, командира). Отношение к ним было очень разным: от ненавистного до глубокого уважения.
«...Офицеру надлежит быть довольно заслуженным, иностранных языков, также и касающихся кадетскому корпусу наук, знающим, чтобы оные полезные службы при кадетском корпусе оказать могли» Этим, весьма скромным, условиям большинство офицеров корпуса, совершенно не удовлетворяло и исключения были редки».
«...Поручик Чириков, любимый кадетами, ласково с ними обращавшийся, но не знакомый с пехотным строем и вообще не повинный в знании педагогики. Вот подобные, - как на подблуки, Петух говорил небольшую, но прочувствованную речь.
...Бедный Петух вовсе не обладал красноречием. Кроме постоянных: «э»... и «как бы сказать», у него была несчастная привычка говорить рифмами и в одних и тех же случаях употреблять одни и те же выражения. И мальчишки, с их острой переимчивостью и наблюдательностью, очень быстро подхватили эти особенности Петуха».
Как показывают воспоминания бывших кадет, деятельность одного и того же офицера-педагога воспринималась и оценивалась им по-разному, в зависимости от индивидуальных особенностей воспитанникор, - лица были воспитателями детей и юношей, их горе-педагогами».
«Вскоре появился воспитатель. Его приход был возвещен Сельским, закричавшим: «Тс... Петух идет!..»...Его звали Яков Яковлевич фон Шеппе. Это был очень чистенький, добродушный немец. От него всегда пахло немного табаком, немного одеколоном и еще тем особенным не неприятным запахом, который издают мебель и вещи в зажиточных немецких семействах. Заложив правую руку в задний карман сюртука, а левой перебирая цепочку, висящую вдоль борта, и в то же время то поднимаясь быстро на цыпочки, то опускаясь на каб
ов, их личных мотивов, но в любом случае оказывала большое влияние на формирование характера юношей. Так, если П.А. Кропоткин крайне негативно отзывается и деятельности Жирардота, около тридцати лет (1831-1859 гг.) прослужившего в Пажеском кадетском корпусе ротным командиром, одновременно преподавая французский язык в 4-5 классах, и его воспитательной системе, то другим своим коллегам-педагогам и воспитанникам Жирардот запомнился совсем по-другому:
«Влияние Жирардота в этом смысле было постоянное и действительное. Он влиял на нас собственным примером, являя изумительный образец сдержанности, порядочности, успешно действовал неослабностью надзора и неуклонным настойчивым терпением, с которым проводил свою воспитательную систему. Жирардот платил дань своему времени и главным правилом считал навык к строгой подчиненности и повиновению».
«Жирардот в соответствии с требованиями своего времени много внимания уделял знанию французского языка и внешнему виду своих питомцев, но еще в большей степени он воспитывал в пажах чувство долга, точность и добросовестность в службе, а помимо того и общественный такт, который так важен в любом культурном и благотворительном обществе».
О высоком чувстве долга своего воспитателя и гуманности по отношению к воспитанникам пишет А. Шкуро: «Нашим воспитателем был внушавший нам глубокое уважение, суровый по внешности, но гуманный и добрый -подполковник Стравинский. Он был олицетворением чувства долга и всеми силами старался передать нам это свое качество».
Таким образом, основываясь на источниках личного происхождения приоритетную систему ценностей воспитанников дореволюционных кадетских корпусов можно описать так: в наибольшей степени они ценят дух товарищества, преданность долгу, категорически неприемлят доносительство и воровство, уважают своих воспитателей за справедливость и гуманность.
Многие черты прежней кадетской жизни повторились в суворовских училищах. «Связь времен не распалась, она жива, она будет всегда», - утверждает автор очерка «Орлята» суворовец «старого закала» И. Лощилов. Эта же мысль пронизывает исторический очерк бывшего суворовца В.М. Меньшова «Российские кадеты».
«Книга «Российские кадеты», - отмечает вице-председатель объединения кадет в Аргентине - описывает не. только историческое, дореволюционное прошлое кадетских корпусов в России, но также говорит о корпусах и кадетах Зарубежья, с царящим по сей День национальным, ещё живым духом русского кадета в наших объединениях кадетских корпусов, рассеянных по всему миру - рассеянных, но не расторгнутых».
Консультант книги Мантулин В.Н., редактор 7-й кадетской памятки юбилейной, видный труженик на кадетской ниве, проживающий ныне в Нью-Йорке указывает на следующие качества издания: «Своевременность -применительно к трём эпохальным юбилеям и к международным конфликтам в Евразии, требующим особой - кадетской подготовки молодого поколения России. Уникальность - первая исчерпывающая летопись всех кадетских корпусов и жизнеописание многих выдающихся кадет не только по обе стороны рубежа, но и политического барьера. Художественная сторона - обилие редких фотографий и старинных гравюр, а также ярких очерков талантливых авторов. Информация - широкий художественный размах, начиная с древних полков через Российские кадетские корпуса за рубежом и вплоть до нынешних корпусов, в Отечестве существующих».
АВТОР: Климашкина Е.В.